Что касается важной части аграрной политики нацистов — колонизации, то до 1939 г. внутренняя колонизация была затруднена из-за цен на землю, которые выросли с 1935 г. до 1939 г. на 30%. Обещания Дарре начать внутреннюю колонизацию в Восточной Пруссии натолкнулись на сильное противодействие вставшего на защиту юнкеров Гинденбурга, а после его смерти не менее сильного защитника дворяне получили в лице Геринга. Впрочем, у дворян были значительные связи в государственной бюрократии, армии: число хозяйств свыше 1000 га до середины 1938 г. даже росло, но из 14 тыс. больших хозяйств (свыше 125 га) только 8% стали наследственными дворами — 1086 ^{598} .

Одним из важнейших элементов нацистской политики было стремление контролировать аграрный рынок; этот контроль должен был увеличить доходы крестьян и повысить уровень производства продуктов питания. Заготовительные пункты устанавливали закупочные цены на продукты и закупали продукты у крестьян по более высоким, чем на мировом рынке, ценам: таким образом претворялась в жизнь программа защиты отечественного производителя. Наследственные дворы должны были стать самостоятельными экономическими единицами, независимыми от рынка с его конъюнктурными колебаниями и предназначенными только для того, чтобы воспроизводить избранное и «высокоценное» (в нацистской терминологии) крестьянство. Нацисты обещали крестьянам высокие закупочные цены и сдержали слово, но крестьяне не были довольны, поскольку не привыкли к централизованным заготовительным кампаниям, которые подчас были сопряжены с некоторой задержкой платежей. Покупатели также часто были недовольны новыми порядками, так как раньше они могли покупать продукты (яйца, молоко, сметану, творог) у «своего» крестьянина, которому доверяли, теперь же все продукты сдавали в центральные заготконторы и лишь после этого распределяли по магазинам ^{599} . Для регулирования закупочных кампаний были созданы формальные органы крестьянского самоуправления — заготконторы (Reichsstellen) и инстанции более высокого уровня — хозяйственные объединения (Wirtschaftliche Vereinigungen) — позднее они назывались «главные объединения» (Hauptvereinigungen), но на деле их автономия была фикцией по причине огромного количества всяких вышестоящих инстанций. «Главные объединения» были, по существу, принудительными картелями для производителей и переработчиков сельскохозяйственной продукции, они также устанавливали цены, необходимые кондиции товара и контингенты. Мнимая самостоятельность заготконтор и «главных объединений» создавали у крестьян иллюзию, что их давняя мечта о ликвидации иностранной конкуренции и гарантированных доходах производителей, наконец, осуществилась ^{600} . Для стимулирования производства заготконторы пытались использовать ценовое регулирование: так, по зерновым поначалу отмечалось перепроизводство, поэтому заготконторы устанавливали более низкие цены, а чтобы после переработки зерна на мельницах не спекулировали мукой, был создан «мельничный синдикат», устанавливающий цены по сложной системе классификации качества зерна. Когда, однако, в 1934 г., год катастрофически низкого урожая, обнаружился недостаток зерна, то цены поднимать не стали, поскольку нацистское руководство стремилось держать на зерно твердую цену, чтобы не отягчать потребителей хлеба; это вызывало у крестьян недовольство. Для сокращения дефицита Дарре стал просить у руководства валюту для закупки зерна за рубежом. Гитлер, опасаясь роста социальной напряженности, его поддержал.

Условия же молокозаготовок были более благоприятны для крупных производителей, а не для мелких крестьянских хозяйств. В секторе жиров наблюдался огромный дефицит, который нацисты стремились смягчить производством маргаринов или заменой масла конфитюрами или вареньем, что, естественно, вызывало недовольство немцев.

Фашистский итальянский режим стремился в собственных целях использовать массовый энтузиазм населения: по призыву Муссолини устраивались бесчисленные общественные кампании, например, битвы за урожай (battaglia del grano). В Германии Дарре охотно прибегал к этому средству мобилизации, надеясь поднять производство продуктов питания. Первую битву за урожай (Erzeugungsschlacht) в Германии провели в неурожайный 1934 г., при этом помощь селу горожанами рассматривалась как «долг перед отечеством», крестьянский же труд был назван «долгом чести».

Вопреки благим пожеланиям и устремлениям руководства РНШ, отток крестьян из деревни в 1933–1938 гг. был довольно значительным (в город ушло около 1 млн. крестьян ^{601} ) по причине низкого уровня жизни в деревне. Несмотря на пропаганду, доля сельскохозяйственного населения в Германии с 1933 по 1939 гг. уменьшилась с 20,8% до 18%. Непрекращающийся процесс индустриализации и отток крестьян из села имел следствием то, что большое количество земли вообще не обрабатывалось — на селе в 1938 г. не хватало 600 тыс. рабочих рук ^{602} . Помимо всего прочего, низкий уровень жизни на селе находился в глубоком противоречии с романтической аграрной идеологией нацистов, которая временами казалась крестьянам насмешкой и грубой маскировкой для выкачивания из села ресурсов.

Следует, однако, отметить, что инвестиции в сельскохозяйственное машиностроение с 1933 по 1939 гг. выросли на 26% ^{603} . Химические удобрения стали применять гораздо интенсивнее, что, впрочем, привело в ряде случаев к закислению почвы. В целом, с 1933 г. до начала войны объем сельскохозяйственного производства вырос с 18,6 млрд. рейхсмарок до 22,6 млрд., но вырос и импорт — с 0,9 млрд. рейхсмарок до 1,1 млрд: достичь искомой автаркии не удалось ^{604} . Тем не менее, видно, что темпы роста ввоза аграрной продукции сократились. Крестьяне, благодаря значительным субсидиям, торговали по фиксированным ценам и могли рассчитывать на твердый доход (правда, не растущий). Кстати, устранение еврейских посредников не совсем благоприятно сказалось на ценах, ранее свободно формировавшихся на рыночной основе: так, 3 марта 1933 г. местное отделение РНШ баварского местечка Муггендорф жаловалось, что, вопреки категорическому требованию, крестьяне продолжают пользоваться услугами евреев-скупщиков скота ^{605} .

Хотя положение в сельском хозяйстве определяли не колонисты и владельцы «наследственных дворов», а восточноэльбские латифундисты, но и хозяйства юнкеров во все большей степени попадали под давление планового хозяйства и плановых решений. Стремление нацистов обеспечить максимальную эффективность аграрной сферы натолкнулось на идеологические противоречия, ибо геббельсовская пропаганда постоянно нападала на юнкеров и латифундистские хозяйства восточных районов Германии, но именно эти хозяйства являлись наиболее продуктивными ^{606} .

Крестьяне не могли самостоятельно решать вопрос о специализации своего хозяйства; в целом сельское хозяйство оказалось изъятым из естественного хозяйственного процесса. В результате прибыльность крестьянских хозяйств упала, а задолженность выросла. Поначалу крестьяне не ощущали неудобств, но в условиях экономического подъема первых лет нацизма перспектива работы при не растущих доходах становилась все менее привлекательной. В конечном счете весьма притягательные и психологически очень действенные гарантии крестьянской собственности оказались стертыми из-за расширения государственного вмешательства и экономической несвободы крестьян. В этой связи следует отметить, что пресловутый «социализм» нацистов был нацелен не на социализацию и обобществление, а на изменение социального сознания, на кооперацию с политическим режимом и вездесущими правами фюрера — даже право на собственность стало, как и все другие гражданские права, функцией служения новому государству. Крестьяне в целом были недовольны регулированием рынка, которое напоминало им регулирование и регламентирование в годы Первой мировой войны ^{607} . Недовольны были и потребители, которые считали, что аграрному сектору благоприятствовали в ущерб другим.