В вермахте вообще не было женских подразделений, не было женщин-офицеров, даже в санитарной службе вермахта были только медсестры и сиделки, но не было женщин-врачей, не говоря уже о фронтовых санитарках (как в Советской армии). Лишь в люфтваффе числилось несколько женщин-пилотов, которые еще до войны были известными во всем мире спортсменками. В уставе вермахта было оговорено, что женщины в вермахте являются лишь вспомогательными силами. По мнению нацистской верхушки и Гитлера, ношение оружия не сочеталось с местом и ролью женщины в семье и обществе. Эту свою линию нацисты, впрочем, не смогли провести до конца — в самом конце войны женщин (на основе добровольности) стали привлекать в зенитную артиллерию, поэтому в марте 1945 г. вышло распоряжение, разрешающее женщинам использовать ручное огнестрельное оружие и фаустпатроны. Но даже в самом конце войны соотношение мужчин и женщин в вермахте было 20:1. ^{672}

Кроме субъективного фактора (отношение самого Гитлера к женскому вопросу), в Германии, как и в прочих европейских странах, имел место и объективный процесс модернизации, начавшийся в стране в вильгельмовские времена, продолжившийся в Веймарскую республику, а после нацистов — в ФРГ. Во всех странах Первая мировая война ослабила старые ортодоксальные институты и органы власти, и по окончанию войны ни правительство, ни церковь, ни школа и семья не могли, как прежде, контролировать жизнь людей. Стало складываться более свободное от условностей общество, и женщины от этого только выиграли. Устаревшие предписания касательно того, что женщинам подобает или не подобает делать, более не пользовались доверием; потеряли свою силу и прежние табу на появление женщин в общественных местах без сопровождающих, на употребление спиртных напитков и курение табака и даже на добрачные сексуальные связи. Все это в равной степени относится как к Германии, так и к Англии и Франции. Еще до прихода нацистов к власти положение женщин в Германии сильно изменилось под воздействием экономического кризиса, который коснулся миллионов людей самых разных социальных положений и обоих полов. Надо учитывать и степень эмансипации в Германии к моменту прихода нацистов к власти. Так, в 1926 г. в конгрессе и сенате США было 3 женщины, в австрийском парламенте — 6 женщин, а в рейхстаге — 32 женщины-депутата. В начале 1933 г. в рейхстаге было 35 женщин, а в английском парламенте — 15. ^{673} С другой стороны, в немецкие университеты женщины были допущены только в Первую мировую войну, а после Второй мировой войны темпы эмансипации немецких женщин отстали от других стран: если в 1919 г. в Рейхстаге было 10% женщин, то в бундестаге в 1989 г. — 7%, что значительно ниже западных стандартов. В ФРГ в университетах квота женщин хоть и выросла с 22% в 1957 г. до 40% в 1989 г., но среди штатных профессоров женщин было только 5%, такой же процент женщин наблюдался среди адвокатов, а среди высших администраторов — 3,4% ^{674} . Это значительно ниже, чем в Англии и во Франции. По всей видимости, консерватизм немецкого общества и немецких женщин оказался выше, чем в других странах — этим консерватизмом и воспользовался Гитлер, за которого в 1930–1933 гг. проголосовала значительная часть немецких женщин. Весьма показательный факт: несмотря на несомненный расцвет феминистское го движения в ФРГ в 1960–1970 гг., когда среди левых радикалов и террористов было много женщин, даже Ульрика Майнхоф и Гудрун Энсселин не были феминистками ^{675} .

Значительная степень модернизации немецкого общества в женском вопросе (до 1933 г.) и связанное с ней ослабление строгих правил сексуальной морали вызвали серьезные осложнения для нацистской женской политики. В 1941 г. одна из ведущих женских функционеров Третьего Рейха Рюдигер выдвинула лозунг: «Немецкая девушка, твоя честь — это верность крови твоего народа»; этот лозунг имел целью воспрепятствовать проникновению «чуждой» крови в немецкую «расу господ». Это было тем более актуальным, что со времени своего основания «Лига немецких девушек» слыла организацией, спокойно относившейся к вопросам половой морали. Ослаблению контроля в сексуальной сфере способствовало то, что девушки и молодые женщины, занятые работой в БДМ, подолгу были оторваны от семьи и домашнего контроля. Особенно большую опасность Рюдигер видела в том, что девушки соприкасаются не только с немецкими солдатами и своими сверстниками, но и с военнопленными. Связь с военнопленным Рюдигер призывала рассматривать как предательство солдат, сражающихся на фронте ^{676} . Ослабление сексуальной морали отмечали и независимые источники; так, в нелегальных донесениях из Германии подпольных групп СДПГ с возмущением сообщалось, что многие 12–13-летние матери даже не знают, кто отцы их детей ^{677} . Циркулировали всевозможные вариации на тему аббревиатуры БДМ — «Bund der deutschen Matrazen» (Союз немецких подстилок), «Bedarfsartikel-deutscher-Manner» (товар на потребу немецких мужчин), «Bald-deutsche-Mutter» (в скором времени рожу), «Bubi-druck-mich» (паренек, зажми-ка меня).

С сексуально и общественно приниженной ролью женщины в Третьем Рейхе обыкновенно связывают в литературе и оценки женского антисемитизма. Историки — феминистски сводят антисемитизм к изобретению мужчин: женщины-де восприняли его только под их влиянием. Наиболее известная представительница этого подхода, Маргарет Митчерлих (М. Mitscherlich), в 1985 г. пыталась доказать, что антисемитизм — это исключительно мужская болезнь, обошедшая женщин. Она настаивала на том, что есть женский и мужской антисемитизм, и женский антисемитизм питается преимущественно от мужских предрассудков. Мотив такого приспособления — страх потери мужской любви, подавленной и полностью зависимой женщиной ^{678} . Если это так, то женская часть населения Третьего Рейха должна быть освобождена от ответственности за отвратительный нацистский антисемитизм.

Помимо активизма нацистов в «деле» преодоления женской эмансипации, весьма значительную роль сыграли и некоторые исторические обстоятельства, повсеместно препятствовавшие и продолжающие препятствовать женской эмансипации. Хотя нацистам пришлось иметь дело с самой высокой в Европе степенью женской эмансипированности общества, гитлеровцы довольно быстро преодолели эти «трудности», и уже в 1934 г. американка Алиса Гамильтон, изучавшая женский вопрос в Германии, писала, что если в Веймарской республике немецкие женщины имели высокую степень равенства, то в Третьем Рейхе они оказались отброшены на 100 лет назад ^{679} . Хотя формально бесполезное в тоталитарном обществе избирательное право осталось у немецких женщин и после 1933 г., женщин стали вытеснять из различных сфер занятости — так, 25 апреля 1933 г. вышел закон о «переполнении школ и университетов», по которому в вузах квота для евреев устанавливалась в 1,5%, а для женщин — в 10%. ^{680} Из всего женского состава рейхстага после прихода к власти нацистов 4 депутатки покончили жизнь самоубийством, 30 были арестованы, 10 из них поместили в концлагеря, другие отправились в вынужденное изгнание ^{681} . Несомненно, что присутствие этих женщин в рейхстаге имело положительный резонанс, но позитивно оно никак не повлияло на положение немецких женщин в период Веймарской республики. В Веймарскую республику очень быстро обнаружилось, что партии не готовы бороться за какое-либо расширение политических прав, могущее поставить под угрозу прерогативы мужчин. Даже СДПГ не проголосовала за уравнение зарплаты при одинаковой работе, за женское равенство в вопросах гарантии рабочих мест и условий труда. Законодательство, дискриминирующее женщин, во многих отношениях осталось неизменным… Рейхстаг Веймарской республики отклонил законопроект о защите матерей-одиночек, также провалились попытки поддержать работающих матерей и обеспечить государственную заботу о здоровье детей. Такой мужской шовинизм основывался на старой традиции кайзеровской Германии. Так, в роман прусского писателя Теодора Фонтане «Эффи Брист» (1895) описывается история женщины, которая была покинута мужем, родителями и друзьями вследствие мимолетного романа, в котором она сама и призналась мужу; героиня умерла, опустошенная и всеми покинутая. На ту же тему и в то же время писали и в других европейских странах, но с Эммой в романе Флобера «Госпожа Бовари» (1857), с Норой в романе Ибсена «Нора» (1879), с Тэсс в романе Харди «Тэсс из рода д'Эрбервиллей» (1891) не обходились так жестко и жестоко, что указывает на большую степень внутренней неготовности немецкого общества к эмансипации, принимаемой формально и декларативно, но не искренне и с готовностью довести дело до логического завершения.